На своей странице в фейсбуке Сергей выставил видео, снятое сыном. Мужчина, один рукав футболки которого пустой, ловко управляется строительным мастерком, набирает им раствор, кладет кирпич, убирает лишнее. Стена растет на глазах. Посмотрев эти кадры, невольно думаешь: это я, с двумя руками и ногами, еще на что-то жалуюсь и стону от усталости? 

  Мы с Сергеем познакомились этой весной во время отдыха в Карпатах, куда его пригласили вместе с женой Катериной, дочкой Валентиной и сыном Сашей. И я, признаюсь, не сразу поняла, что у мужчины нет одной руки. Он все ловко и споро делает одной, не требует помощи от окружающих, наоборот, стесняется, если вдруг на него обращают внимание. Он наравне с другими мужчинами разводил огонь и жарил мясо для большой компании, собирал тарелки со стола, катался с горки. Разведав дорожку на гору, где расположена метеовышка, поднимался наверх несколько раз в день, наслаждаясь тишиной и красотой зимнего леса. 

  – Я числился в резерве 30-й механизированной бригады оператором-наводчиком БМП в 1-м батальоне, поэтому повестку ждал, – рассказывает Сергей. – Но когда меня призвали, занял должность обычного пулеметчика. 

  До войны работал строителем. Много лет подряд ездил в Россию. Когда начался Майдан, руководство корпорации начало проводить политинформации, что все это плохо. За десять лет моих заработков в соседней стране хорошо видел отношение к украинцам. Мы там – никто, нас считают за быдло. И не за один день все это произошло, отношение к нам формировалось постепенно, год за годом. После смены я смотрел телевизор, меня удивляло то, что показывали, но здравый смысл подсказывал, что пора из России уезжать. И мы вернулись домой всей бригадой. Это было 3 марта. А уже 11-го я пошел в военкомат. 

  Нас сразу погрузили в автобусы, отвезли в часть, переодели. На второй день мы получили полевые принадлежности – котелки, каски, саперные лопатки, пилы, топоры, ломы. Сначала объяснили, что сборы продлятся десять дней, потом объявили – 45 дней мобилизация. Но мы все уже прекрасно понимали, что у нас отжали Крым и что враг пойдет и дальше. 

  – Я честно скажу – была против, чтоб муж шел в армию, – добавляет жена Сергея Катерина. – У меня есть знакомые женщины, у которых муж военный. И мне рассказывали, что у них ничего нет. Воевать с голыми руками? 

  – Мы ж тогда сами и форму покупали, спальные мешки, – уточняет Сергей. 

  – Я понимала, что в стране начинается война, но у нас же двое деток, – продолжает Катерина. – Сережа меня убедил, что уезжает всего на десять дней. Поэтому я собрала нервы в кулак и ждала. На девятый день на сборах у него открылась язва желудка. Его госпитализировали к нам в районную больницу, прооперировали. И тогда я начала возмущаться – куда прооперированный муж поедет? Ходила к главному врачу, плакала у него в кабинете: "Пусть он останется дома". Мне тогда сказали: да его после такой операции нужно комиссовать, ему теперь нужна диета. 

  – Я был на больничном, а затем в отпуске, – говорит Сергей. – Прошел военную комиссию, которая решила, что я ограниченно пригодный в мирное время и годный к службе в военное. Поэтому через два месяца после операции я вернулся в бригаду. Это было начало июня. Подразделение находилось на Чонгаре возле Крыма. Наши блокпосты были разбросаны по всему побережью. Оттуда мы уехали в Донецкую область. После освобождения Славянска нам поступил приказ занять Саур-Могилу и нанести удар по всей границе. Были сформированы четыре тактическо-ударные группы, в том числе из нашего 1-го батальона. Мы шли вдоль границы с Россией на Зеленополье, чтобы пробить коридор к окруженной 72-ке, к Мише Драпатому. Пока мы пробивали коридор, они вышли по территории России. Таким образом Драпатый спас несколько сотен жизней. Я лично в этом уверен.

  По пути нам удалось взять несколько сел под свой контроль, практически без потерь. Первый погибший был у нас в Новогригорьевке – 20-летний контрактник. Во время обстрела "Градами" ему оторвало руку, и он истек кровью, его не успели довезти к врачам, хотя и пытались. 

  – Саур-Могилу мы штурмовали четыре раза, – продолжает Сергей. – После пятой попытки, когда по нам нанесли артудар, пошли на зачистку, снова получили отпор, после чего поступил приказ оставить высоту и штурмовать село Степановка. За три дня мы его зачистили. Окопались, ждали наступления. Нашей задачей было продвигаться вперед, а на освобожденных территориях оставался третий батальон. Дней пять мы стояли в Степановке, ждали приказа. 95-ая десантная бригада была рядом с нами. У них не оставалось ни еды, ни боеприпасов. Мы чем могли, тем делились друг с другом. И вот поступил приказ взять под контроль село Дмитровка. Это уже был конец июля. Мы попробовали обойти его с трех сторон. Не получилось. Бандитов прикрывали артиллерией, которая била со стороны России, с ростовской области. Работала и реактивная артиллерия, и ствольная. Мы отступили. Еще день подождали. Снова попытались штурмовать село. Поступил приказ отойти и взять под контроль Мариновку и контрольно-пропускной пункт. Это было 4 августа. В тот день я и получил ранение. 

  По нам снова отработали ракетами с шести-восьми машин. Первый удар обошелся без потерь. Меня контузило немного. Мы как раз подходили к селу, находились в открытом поле. И вот начался второй обстрел. Первые выстрелы легли очень недалеко от нас. В этот момент я был на броне, начали спешиваться. Слева от нас упала еще одна ракета. И сразу четверых ранило. Меня в том числе. Саше Кулибабчуку сильно посекло ноги. Я сразу это увидел. Оглянулся: моя левая рука как-то сбоку лежит, подтянул ее под себя. Подал сигнал, что ранен. Хорошо обстрел недолго длился. У меня же кровь текла, а я, хоть и пытался, не смог наложить себе жгут. Он был моим ровесником – 1979 года выпуска. Когда я его зубами затягивал, начал трескаться, рваться. Прибежал ко мне наш санинструктор Богдан, у него были два современных жгута. Он сразу накинул один мне на плечо. 

  Я был самым тяжелым. Но еще не понимал этого. Нас подобрали ребята из 95-ки и на "Хаммере" отвезли в Степановку. Помню, там врачи говорили: "Этот самый тяжелый, останавливайте кровь, осколки не трогайте". Потом нас всех погрузили на КРАЗ. Наше спасение, что он был новым и ехал. Окольными путями разведка 95-ки вывела нас аж до Артемовска. Там находился полевой госпиталь. Мне сложили-сшили руку, укололи обезболивающее, хотя мне было не особо больно. Рука просто ныла. 

  – Мне никто не сообщил о том, что муж ранен, – говорит Катерина. – Я начала искать его сама. 4-го утром, как обычно, он мне позвонил. Я как раз ехала на работу. Сказал: не знаю, когда перезвоню, но у нас все хорошо. До вечера была спокойна. А пятого мне стало тревожно. Обычно мы созванивались каждый день, часов в пять утра. Хоть минуточку, но говорили.

  – Я никогда не говорил, где нахожусь, – добавляет Сергей. – Я после короткого звонка телефон отключал полностью, потому что по ним нас вычисляли и крыли артой. 

  – Пятого я начала сама себя накручивать: почему Сережа не позвонил? – вздыхает Катерина. – Давай обзванивать тех, с кем муж служил. Меня успокоили, что с ним все в порядке, но шестого августа я уже совершенно разнервничалась - в интернете вычитала, что пятого числа были ранены мужчины из нашего села. И они женам позвонили... 

  – Среди них был и мой одноклассник, – говорит Сергей.

  – Только седьмого числа, часов в одиннадцать утра, Сережа наконец-то мне позвонил, – продолжает Катерина.

  – Я звонил со взлетной полосы, когда нас, тяжелых, отправляли из Днепра в Киев, – объясняет Сергей. 

  – Нет, – возражает Катя. – Ты позвонил еще из реанимации. Сказал: "Я ранен, но живой".

  – Может быть, – соглашается мужчина. – Я не все точно помню...

  – А я хорошо тогда слышала звуки медицинской техники, – продолжает Катерина. – Пикало что-то и гудело. После разговора с Сережей меня начало колотить. "Ничего страшного, – сказал муж. – В руку..." Давай я поднимать всех родных и знакомых в Днепре. Просила их поискать Сережу в больницах. Но в итоге я нашла его сама. Открыла интернет, набрала в поиске: куда везут раненых. Нашла номер телефона. Звоню: "Мы по телефону такую информацию не даем"... Начала просить: "Приеду к вам, а его нет. Скажите, есть ли у вас такой". Слышу, медсестричка просит кого-то: дай списки. Потом мне: "Нет его". Снова просит: "А дай тяжелых. Да, он у нас. Приезжайте"... Внутри все дрожит. Набираю номер телефона, чтоб заказать билет. И тут меня набирает заместитель главного врача Мечки: "Не едьте к нам, а сразу в Киев. Мы отправляем его туда". И добавляет: "Мы старались, как могли, чтоб не было ампутации"...

  – В Мечникова не врачи – Боги! – продолжает Сергей. – Они делали все возможное и невозможное. Собрали руку, но у меня не было локтевого сустава. Его просто вырвало. Специалисты говорили: вставится искусственный. Но так как эвакуация заняла почти десять часов, пыль, жара... Внутрь попала инфекция... В Киеве меня определили в сосудистую хирургию к Яцуну Владиславу Владимировичу. Тоже, скажу, врач от бога. Он просто задал вопрос: "Ты хочешь жить или будем спасать руку?" Объяснил, что ситуация с рукой более чем серьезная, что спасти ее не реально. И если инфекция пойдет дальше, то я могу умереть. Речь уже шла о часах. Кате он ничего не говорил, со мной беседовал. И я согласился на ампутацию. Десяти минут мне хватило для принятия решения.

  – Когда я приехала, рука у Сергея еще была, – говорит Катерина. – Синяя вся, пальцы черные, в аппарате Илизарова, но была... Врач мне сказал так: "Мы забрали вашего мужа на операцию. Посмотрим, как рана". Я начала просить: "Спасайте руку". А он говорит: "Я ничего вам не обещаю". Я пошла в палату, вдруг звонят: "Срочно поднимитесь в кабинет". Прихожу. "Пиши согласие на ампутацию", – говорят. Я начала плакать: "Нет!" "Ты как хочешь? – спрашивают меня. – Муж с рукой, но на том свете, или без руки, но на этом?" А я думала: как он сам на это отреагирует. Я-то воспринимаю его как есть, дети тоже. А он сам? Он же все делает руками, все доводит до конца, все умеет. Стою, меня трясет. Тут доктор мне говорит: "Я с Сережей говорил, он согласен". Мне стало чуть легче, что он знает.

  Во время самой операции я все думала: как же теперь Сережа будет обходиться без руки? В девять вечера его забрали, а в двенадцать дня он уже был в палате. Рука забинтована... Три дня после этого муж почти не разговаривал. А я не представляла, что правду придется сказать детям и родителям. Мы живем вместе с родителями Сергея. Вот им я все и объяснила по телефону, когда поняла, что за ночь новая рука не вырастет... Валя услышала разговоры взрослых, и все поняла сама. А Саша, ему тогда было всего шесть лет, долго ничего не знал. Детей в госпиталь мы ни разу не привозили.

  – Я не хотел этого, – объясняет Сергей. – Считал, что их сначала нужно подготовить. Мне самому понадобилось время, чтобы перебороть чувство жалости к самому себе. Жалко было расставаться со своим телом. Тогда в госпитале было много ребят с ампутациями, и почти все – знакомые. Юрко Весельский, Саша Чалапчий, Сашко Швецов, Слава Буйновский, Влад Кузнецов, Вася.... Мы все пытались друг друга поддерживать. Подшучивали над своими физическими недостатками. Со стороны наш черный юмор мог покоробить, но он помогал нам выкарабкаться из того состояния, в которое каждый из нас впадал по-своему.

  – После ампутации у Сергея было еще восемь (!) операций, – продолжает Катерина. – Культю пришлось подчищать. Но муж буквально сразу начал приспосабливаться все делать сам. Он у меня молодец. Вставал уже на четвертый день.

  – Ты что? – внезапно возмущается Сергей. – На третий день ты меня уже вывезла курить на улицу.

  – Точно! – улыбается Катерина. – Две недели я была рядом с мужем. Не могла уехать. Нужно было и помыть, и накормить. Но брить – не брила. Это он сразу сам делал. Я все держала, а он сам брился. И тогда я поняла, что все будет хорошо.

  – Мою бороду испортили в Днепре, – потирает щеки Сергей. – Волонтерши сбрили. У нас в батальоне у всех такие бороды были! Красота! Но, помню, прихожу в себя на взлетной полосе возле самолета, надо мной девочки в белом склонились. Я уже грешным делом подумал – все, умер, а это ангелы надо мной. И тут один "ангел" начинает просить прощения: вы нас извините, врачи попросили вас побрить... Под мою голову девчата положили мой телефон и документы.

  – На самом деле, тогда мне было очень сложно смотреть на мужа, на тех ребят, которые были рядом, – говорит Катерина. – Но мне сразу сказали: не плакать, не показывать жалости. Так я зайду в туалет, наревусь... Сережа, наверное, видел, что я плакала, но виду не подавал. И сам меня поддерживал, говорил: уже все самое страшное позади.

  – А меня сразил один эпизод, – вспоминает Сергей. – Приезжает Катя из дому вместе с моей сестрой средней, Наташкой. Она заходит в палату и начинает истерику – АААА. "Ты чего, – говорю, – сюда приехала?" – "Проведать", – отвечает. "Чего тогда ревешь? Выйди отсюда". Она: "Ты что меня выгоняешь? Все, я не плачу". Потом, дома, допекали этим, мол, выгонял сестру.

  – А я по-другому все воспринимала, – говорит Катерина. – На второй день в госпитале я побежала в магазин, потому что у Сережи с собой ничего не было. Открыла шкафчик, а там берцы стоят, на них камуфлированные штаны — все в крови. Ни мыла, ничего. Побежала я все покупать. Звонит Сергей: "Возвращайся. Пришла Ира Солошенко, волонтер. Сказала, чтоб ты ничего не вздумала покупать". Я захожу в палату, а там стоит женщина, улыбается. Я от ее вида была в ужасе. У меня такое горе, а она улыбается. И только потом я поняла, что так она хотела нас поддержать. 

  – Я очень боялся, как дети меня воспримут, – продолжает Сергей. – Родители, понятное дело, никуда не денутся, досмотрят меня любого до пенсии. А вот Саша мог испугаться и сторониться. Но и сын и дочь, наоборот, были рядом со мной. Саша стал моей левой рукой. Все что нужно придержать, подержать уголок, проведет прямую линию, – все делает. Сразу после ранения, чтоб в голову не лезли дурные мысли, я затеял стройку – летнюю кухню. И во всем мне помогал малой. Друзья только стены подняли. А вот полы полностью делали вдвоем с сыном.

  Самая моя большая проблема – не могу права получить, а они мне очень нужны. Трактор у меня есть, но без прав я не могу далеко на нем выезжать, хотя свой огород им обрабатываю. Но на трассу не могу выехать, да и в селе, если поймают, тоже плохо будет. Саша уже умеет водить трактор. Как-то был даже смешной момент. Я говорил с односельчанином, и попросил сына поставить трактор во двор, на место. Вижу, бежит сосед: "Все, видел, но чтоб трактор сам ехал – никогда! Я ж испугался. И вдруг из кабины твой Сашко выбирается"... 

  Автомобиля у нас нет. Я стою в очередь на его получение, но меня почему-то определили в общую очередь. Квартиру оказалось получить легче, чем машину. Правда, это удалось тоже благодаря киевским волонтерам и юристам. Но дали такую убитую хрущевку, с такими тараканами! Но мы сделали ремонт, все вычистили, протравили. Будет детям. Мне все же комфортнее жить в селе. 

  У меня есть механический протез. Но такая высокая ампутация, как у меня, с оставшимся маленьким рычагом, не позволяет пользоваться искусственной рукой так, как положено. Он скорее носит косметические функции. 

  Кому-то в госпитале я проговорился, что мечтаю увидеть Ниагарский водопад. И когда я еще находился на лечении, диаспоряне пригласили меня в Канаду. Тоня Кумка со мной списалась через фейсбук, все объяснила. Мне было страшновато, не имея паспорта, не зная языка, лететь так далеко. Так ей все и написал, но она ответила: "Ни за что не переживай. Мне нужно только твое слово "да". Ну, я и сказал – да. Через пару дней мне пришло приглашение в консульство, вскоре я получил визу и билеты. Водопад потрясающий, но я смотрел на него и думал: хорошо бы, чтоб моя семья была рядом, Катя и дети тоже могли увидеть эту мощь. Еще меня там приглашали на рыбалку. Но это то, чего я реально делать не могу, хотя до войны очень любил рыбачить...

  Я готов пробовать все, приспосабливаться. Когда проходил реабилитацию на паралимпийской базе во Львовской области, катался на лыжах. Понимаете, инвалид – понятие растяжимое. Да, я человек с ограниченными физическими возможностями. Но я делаю все то, что и раньше, просто немного медленнее. Некоторые действия выполняю не совсем так, как другие, но все же работаю. 

  Что человеку судьбой написано, то с ним и будет. Но если бы я даже наперед знал, как все так произойдет, и снова бы пришла повестка, я снова пошел бы в армию. 

  – А я не пустила бы, – категорична Катерина. – В тот год, год, когда у нас началась война, мы планировали всей семьей поехать на море. Мы же никогда-никогда не были на море. И накануне 2014 года Сергей мне пообещал – поедем с детьми на море. Так и не сбылось...

  По-разному я выпытывала у этой замечательной пары, как им удалось выстоять. Они вспоминали простые бытовые мелочи, которые просто не давали им долго расстраиваться. И все же я услышала: "Я всегда знал, что выбрал правильную дивчину". При этих словах Сергей немного даже застеснялся. А Катя вспомнила такой эпизод: "Через неделю после того, как я была в госпитале, нужно было переставить капельницу, подать какое-то лекарство. И внезапно муж мне сказал: я благодарен Богу, что он мне оставил жизнь, и что я буду видеть детей и тебя". Редко когда он говорил мне что-то подобное. Но мне стало на душе так...

  – Вот вы спрашиваете, ценим ли мы с Катей друг друга больше. Конечно. Я же стал дороже в обслуживании, – пошутил напоследок Сергей.

  P.S. Сергей Гордийчук ведет свою страницу в фейсбуке. Она зарегистрирована на украинском языке. Там с ним можно связаться. Очень хочется верить, что найдутся люди, которые смогут организовать всей семье отдых на море уже в ближайшее время. 

Источник: censor.net.ua

Новости Житомира